Его взгляд словно проникает в душу, аристократическая стать выдает благородное происхождение. Он ворвался в мир советского кино, чтобы показывать настоящую жизнь без прикрас. Его открытый интеллектуальный и визуальный протест против привычного открыл новые горизонты. Его документальные фильмы ломали устои и формировали мировоззрение эпохи, а из поиска необычных форм складывался совершенно новый кинематографический язык. Народный артист Азербайджана, режиссер и сценарист Октай Мир-Касым рассказывает нам о своей жизни и творческом пути.
Какие эпизоды Вашего детства Вам особенно дороги?
В основном связанные с родителями, братьями и другими замечательными родственниками. Мои самые яркие впечатления – когда каждое лето мы с братьями по настоянию отца занимались садоводством. Он всегда говорил, что с землей нужно работать самому, никаких садовников и рабочих! Такая сакрализация земли закрепилась во мне на всю жизнь и вылилась в отношение к ней как к матери-кормилице. Это касается и азербайджанской земли в целом. К примеру, в недавней поездке в Шушу я испытал странные, необъяснимые чувства. Я старался оградиться от всех в автобусе, насколько это было возможно, чтобы никто не нарушал моего единения с этой землей спустя столько лет.
Какие принципы Вы усвоили в детстве на всю жизнь?
Я младший из пяти братьев и всегда видел перед собой примеры талантливых, успешных людей. Кто-то из них выбрал творчество, а кто-то науку... Мой старший брат был военным, дошел до Берлина, а впоследствии пошел по стопам отца – стал хирургом. Второй был скульптором, он автор памятника Джафару Джаббарлы. Третий, Фарид, окончил МВТУ имени Баумана и был направлен как специалист в авиационное проектно- конструкторское бюро «Туполев». Четвертого брата, Руфата, после физфака МГУ пригласили в Объединенный институт ядерных исследований в Дубне. Каждый из нас в определенный момент сталкивался с необходимостью вступить в партию, но это было неприемлемо: в нашей семье отношение к партийности и вообще коммунистической идеологии было, мягко говоря, отрицательное. Мой отец отказал самому Мир Джафару Багирову, когда тот предложил ему вступить в партию! Он жил по канонам собственной идеологии, ради нее готов был отказаться от определенных благ. Впоследствии мы все принимали аналогичное решение. Хотя справедливости ради стоит сказать, что в моем случае карьера на кону не стояла, все-таки моя молодость пришлась на хрущёвскую «оттепель». И все же однажды меня из-за этого не выпустили из страны...
 |
 |
 |
 |
Вы рано нашли свое призвание. Чем это было обусловлено?
В шестнадцать лет я устроился на киностудию набирать стаж для поступления во ВГИК. Идея была настолько осознанная и волнующая, что сомнений и быть не могло. А проникшись духом съемочных площадок, я понял, что не променяю его ни на что на свете. Объяснить это невозможно. Выбор профессии – нечто иррациональное, сродни выбору спутницы жизни.
Начало Вашего творческого пути пришлось на 60-е годы – период культурного бума. Сегодня «шестидесятников» романтизируют, представляют натурами отчаянными, бесстрашно раздвигавшими горизонты...
Конечно, шестидесятые свое взяли, постепенно представители разных сфер искусства смогли что-то привнести и закрепить в сознании людей. То десятилетие много дало, в том числе и азербайджанскому кино, и я был частью этого процесса. Но так сложилось, что моя первая работа на «Азербайджанфильме» проходила чудовищно трудно, даже травматично. После взятия Гран-При на фестивале ВГИК за фильм «Дороги» мне поручили снять документальный фильм «Море у людей». Тогда действовали определенные стандарты документального кино. Например, женщин, собирающих хлопок, обязательно наряжали в шелковые платья, обвешивали орденами, «правильно» расставляли для выразительности кадра и заставляли натужно улыбаться. Конечно, ничего общего с документализмом это не имело. Мой же подход окружающим был чужд и непонятен. Фильм без дикторского текста, во время съемок мы могли долго ловить кадр одного случайно брошенного взгляда, все это вызывало недоумение. Сыпались жалобы, что я снимаю бессмыслицу, три оператора покинули съемочную площадку... В меня попросту не верили. Мне было всего 22 года, и каждый старался меня поучать. После очередной жалобы председатель комитета кинематографии решил лично проверить, как проходит съемка. Его вердикт был: пусть снимет до конца, а там посмотрим... Закончилось хорошо. Фильм показали на фестивале, он получил первую категорию, а меня наградили премией Ленинского комсомола республики и невиданной по тем временам суммой – тысячью рублей. Режиссер Шамиль Махмудбеков после просмотра фильма на худсовете кричал: «Это шедевр! Наконец-то наша студия сняла шедевр!». Но я все равно был очень травмирован.
Как же вышло, что шестидесятники, порождение советского строя, так гармонично вписались в мировой культурный контекст?
Моей дипломной работой в 1968 году стал фильм «Это вступает Правда. Композитор Кара Караев». Он и по сей день остается в золотом фонде азербайджанского кино. Техника и методика, по которой я снимал этот фильм, применялись в Союзе впервые. Фильм показали на фестивале стран Азии, Африки и Латинской Америки, председателем жюри был выдающийся французский кинокритик и киновед Марсель Мартен, мировая величина, по его книгам я готовился к поступлению во ВГИК. И он дал моему фильму первое место. Но я на тот момент уже уехал и узнал о победе от Арифа Алиева, секретаря нашего союза. Спустя три- четыре года на нашу киностудию приехали гости, среди которых был и Мартен. После официальной встречи меня догнала его переводчица. Оказалось, он помнит мой фильм и решил лично поздравить и поблагодарить меня. Я был потрясен.
Случались ли в Ваших фильмах предсказания?
Расскажу один эпизод, почти мистический... У меня есть короткометражный авторский фильм «Ночной разговор», сначала он назывался «Ноктюрн». Музыку к нему написал композитор Рафик Бабаев. Это в определенной степени продолжение или новый виток фильма 1965 года «Дороги» – метафорический фильм о ночи, полной контрастных событий: добро уравновешивается злодеянием, страшное нивелируется нежным... В картине был эпизод с колонной танков, проходящих по ночному городу, и этот кадр сразу сменялся дневным – на том же месте на стульчике дремала старушка. Из-за этой сцены меня вызвали в Госкино. Председатель Мамед Курбанов спросил: «Что вы хотели сказать этим фильмом? По-вашему, Советская армия несет опасность для общества?». Я объяснил, что речь идет об ужасах войны в целом. Но фильм все равно запретили. На следующий день я примчался в монтажную и унес пленку домой, понимая, что ее нужно спасать. А когда много лет спустя, 20 января в Баку вошли танки, я вдруг вспомнил этот эпизод и содрогнулся: что же я такое напророчил?!
Говорят, ограничения благоприятны для творчества. Какое время, по-Вашему, рождает больше талантливых людей?
Я бы не связывал появление талантов с социальными особенностями эпохи. Стрессы способны порождать явления типа возрождения нации, но талант – от Бога. Приведу чуть странный пример: если поместить в аквариум одну рыбку-самку и десять самцов, то через два поколения соотношение полов будет равным, но если запустить десять самок и одного самца, это соотношение не изменится. Это какая-то саморегулирующаяся система. Естественно, возникновение талантов не происходит механически, как в аквариуме, но общество точно так же само реагирует на социальные вызовы и катаклизмы и способно к возрождению.
А с какими вызовами наше национальное кино сталкивается сегодня?
Меня наше кино беспокоит. Складывается ощущение глубочайшего кризиса... Я преподаю режиссуру, вижу работы студентов, наблюдаю за ними и часто сталкиваюсь с абсолютным непониманием ключевых ценностей. Порой, стремясь попасть на фестиваль, они отходят от принципов, характеризующих нас как нацию. Несколько лет назад по поручению президента мы разработали концепцию развития азербайджанской кинематографии. Я активно работал над этим и знаю все детали проделанной работы. К слову, я девять лет был генеральным директором «Азеркиновидео». За это время была восстановлена система государственных заказов, возобновилось производство фильмов. Тогда же появился Госфильмофонд Азербайджана, второй на постсоветском пространстве после российских «Белых столбов». Я этим очень горжусь.
В 2014 году Ваш фильм «Умереть отмщенным. Письма из прошлого» получил приз в номинации «Лучшая режиссура полнометражного игрового фильма» на Международном фестивале мусульманского кино. Он основан на подлинных событиях? Все персонажи фильма вымышлены. Я просто выбрал сюжет, связанный с выселением немцев, живших в Азербайджане, в 1941 году. Получилась глубоко драматичная, жестокая история. Фильм побывал на множестве фестивалей, получил несколько серьезных призов. Его премьеры с немалым успехом прошли в Швеции, Турции, Германии, Казахстане (простите за нескромность, но это было именно так) … На вручении Гран-При тбилисского Фестиваля имени святого Георгия грузинский священник сказал мне: «Ваш фильм утверждает высочайшие принципы православия», – хотя я мусульманин и такой задачи перед собой не ставил, но ведь моральные ценности всех верующих людей на Земле едины...
Не было ли у Вас идеи снять кино о Карабахе?
Не просто идея – я написал сценарий к фильму «Yüksəliş. Yaradanın adıyla», утвердил его и запустил в производство, даже ездил в Тбилиси искать актеров на роль армян – матери с сыном. Нашлись хорошие типажи. Там меня познакомили с художником, который ради участия в работе над этим фильмом отказался от поездки в Кувейт. Но пандемия затормозила нашу работу, а дальше съемки просто заморозили. Я написал повесть на основе этого сценария и опубликовал ее в «Литературном Азербайджане», в русском переводе, под названием «Синдром самурая».
А теперь хочу расспросить о сугубо личном... История Вашей любви – невероятная и трогательная! Расскажите, как это было?
Она меня очаровала. Первая мысль была: «Какой же я несчастный, что должен жениться на другой!». Но все сложилось как нельзя лучше... Но пусть об этом расскажет сама Наиля.
Наиля Миркасимова: Кажется, наша история началась задолго до нашей первой встречи. Как выяснилось позже, отец Октая оперировал мою маму, когда ей было всего 17 лет, а мой отец встречался на фронте с братом Октая. После мимолетного знакомства на Торговой, в общей компании, мы встретились в Москве и провели там десять волшебных дней. Он приглашал нас на концерты, мероприятия, во ВГИК, музей имени Пушкина – мне казалось, что я нахожусь в другом измерении. В Баку вернулись вместе – Октай приехал в аэропорт и заявил, что тоже летит, мол, надо поговорить с мамой. Прилетев, мы сели в такси, я назвала адрес – Миркасимова, 1. Он странно на меня посмотрел... К слову, о том, кто его отец, я узнала только у них дома, куда он меня привез знакомить с мамой, в обход всех правил. Джейран ханым была аристократкой до мозга костей, носила ажурные перчатки, которые я храню до сих пор. Насчет женитьбы Октая у нее были другие планы, но наше знакомство все изменило: она увидела и поняла то, что нельзя передать словами. И все решилось.
