Наверное, каждому из нас хотя бы раз снился кошмар, когда оказываешься без одежды в общественном месте и просыпаешься в холодном поту от нестерпимого чувства стыда. Надо сказать, что феномен стыда впервые обнаруживает себя именно в человеческом бытии. В своей работе «Стыд и истоки самоуважения» юнгианский аналитик Марио Якоби отмечает, что для человеческих существ «неестественно вести себя естественно в отношении своего физического естества». Но коллективное бесстыдство в почти сновидческом творчестве культового американского фотохудожника Спенсера Туника построено на обратном – идее органичности обнаженных тел и несуразности урбанистического фона. Его произведения – художественный акт, объединяющий перформанс, скульптуру и фотографию. В общей сложности он за всю свою жизнь раздел и уложил по мостовым почти 50 тысяч человек. Среди позировавших ему были и студенты, и почтенные отцы семейств,
и служащие, учителя, пенсионеры – все верящие в то, что есть еще в мире любовь, красота и синхронное биение неприкрытых сердец. Со стороны съемка его инсталляции похожа на демарш сектантов: тысячи голых людей, по приказу одного человека с мегафоном, создают на ландшафте композицию из собственных тел. Нью-Йорк, Вена, Лос-Анджелес, Базель, Мехико, Барселона, Амстердам, Сидней – полчища нагих на пару часов преобразили эти города в симбиоз урбанистики и живой плоти.
Наверное, это щемяще сладкое чувство, когда энергия тысячи обнаженных тел подчинена Вашей воле...
Мне нравится создавать искусство, мне нравится, когда фотография принимает физическое обличье, помещается в рамку, потом размещается где-нибудь – например, на стене у кого-то дома или в галерее. Это меня радует как художника. Мне мало просто иметь цифровую версию фото где-нибудь на смартфоне, планшете или компьютере – так я не чувствую, что моя работа сделана. Для меня итогом проделанной работы служит физический объект, который можно взять в руки, который оставит след в жизни, – вот это меня удовлетворяет больше всего. Я всегда стараюсь быть открытым для общения, насколько это возможно. Знаете, когда работаешь с таким огромным количеством людей, этого сложно добиться, но я стараюсь оставаться на связи с людьми. По крайней мере, пытаюсь. И у меня есть волшебная камера, которая «выстреливает» радугой в толпу, заставляя их раздеваться.
В авраамической традиции нагота табуирована, как и секс, и прочие радости плоти. Но массовость обнажения на Ваших работах приглушает эротическое звучание наготы. А сама обнаженная толпа демонстрирует ли эротические настроения?
Участвующие в этих сценах люди совершенно не думают о сексе, они искренне намерены творить искусство. Позируя, люди понимают, насколько мы в действительности равны между собой и что одежда – это наша броня. Все люди, позирующие для меня, вовсе не нудисты и делают это впервые. Это обычные люди, которые хотят попробовать что-то единожды, они могут больше никогда этого не делать. Часто сначала они стесняются, но когда вокруг тысяча человек обнажена, немногие одетые начинают стесняться того, что они не обнажены.
Обнаженность в массе производит впечатление обезличенности. Люди позируют вместе, потому что вместе не стыдно?
Нет, я думаю, что любое коллективное чувство может восприниматься по-разному. Одна группа людей может чувствовать стыд, в то время как другая группа будет чувствовать себя раскованно. Все зависит от самого человека, от того, какая политика ведется в его стране или штате, какие ценности и настроения она передает. В штате Нью-Йорк есть закон, защищающий запечатленное в публичном месте тело человека как объект искусства.
Поэтому в штате Нью-Йорк можно позировать обнаженным в любом населенном пункте во время фото- или видеосъемки. Но законы разные. В некоторых штатах запрещено, например, выставлять шезлонг у дома и лежать на нем обнаженным, потягивая коктейль. Но во время съемки это разрешено: если ты используешь локацию с шезлонгом и коктейлем у дома для того, чтобы снять какой-то сюжет, то пожалуйста!.. А вообще, должен сказать, это очень мощное чувство – когда лежишь на бетоне или на асфальте тротуара обнаженным. Это создает чувство единения с природой, с прогрессом, с «бетонными джунглями»... Эдакое единение противоположностей.
Кто больше стесняется быть голым: мужчины или женщины?
В некоторых странах мужчины подавляют свободный дух женщин. Но в целом, когда я выполняю фотографическую работу, соотношение почти всегда одинаково: 55% желающих принять участие – это мужчины, 45% – женщины.
«Художественным скотством» назвали Ваши работы чиновники в Израиле. Вас не задела такая реакция? Было ли с Вашей стороны ответное «послание»?
Это больше ранит чувства тех граждан, которые хотят поучаствовать в съемке. У нас ведь коллективная работа. Представьте, тысяча людей изъявляет желание быть на моих съемках, но они подвергаются цензуре, с их желанием не считаются, не позволяют им стать частью искусства. Так что от этого больше страдают граждане этой страны, и только потом уже – мое стремление творить и вообще пребывать в этой местности.
Консервативная часть правительства хотела приостановить мои работы, но в конце концов любовь и искусство победили и мне удалось мирно завершить работу на Мертвом море. Этим консерваторам, наверное, потом снились голые люди, плывущие над ними, машущие и улыбающиеся им.
Что вообще можно, по-Вашему, называть искусством, а что нет?
Если вы говорите, что вы художник, то вы художник. Художники не могут контролировать то, какие чувства вызывают их произведения у других. Все, что претендует на роль искусства, таковым и является, хорошо оно или плохо. Но не художник должен это решать. Решение всегда за арбитрами: они образованны, они получили какие-то знания – и они решают. Такая вот иерархия. Тут нет демократии, так уж устроен мир искусства.
То есть художнику профессиональное образование все же необходимо?
Получить образование в области искусства неплохо, если есть такая возможность. Если хочешь творить и выживать в конкурентной среде искусства, образование станет хорошим подспорьем. Потому что ты пытаешься продвигать новые идеи, а делать это без какого-либо основания, без опыта, без наставников – сложно. В конкурентном мире искусства выживает сильнейший, и держаться на плаву – задача не из легких, ведь конкуренция тут дикая. Поэтому, чем образованнее человек, чем больше он учился, тем лучше.
Так могу ли я называть себя художником, если у меня нет специального образования?
Можете. Только недостаточно называть себя художником: нужно показать какие-то теоретические или практические работы, чтобы это доказать. Объяснить свое видение. И если зрителю нравится – значит, хорошо. Не художник решает в этом случае, а зритель.
После Вашего перформанса в Чили, когда вместо запланированных четырехсот человек на съемку пришло почти три тысячи, которые потом, счастливые, разбежались голышом по домам, а Вы были объявлены Человеком года, можно ли говорить о психотерапевтическом воздействии Вашего искусства?
Да, зачастую мои перформансы производят некий терапевтический эффект. Люди чувствуют, что они хозяева своих тел, и как будто становятся менее скованными, свободными. Пропадает чувство неловкости – ведь они позируют, и это помогает. И неважно, какая у тебя фигура, маленького ты роста или высокий, худой или полный. Люди обретают уверенность в себе, освобождаются от нелепого чувства стеснения, им больше не стыдно демонстрировать свое тело.
Мне нравится моя работа, потому что я работаю с людьми, я вижу их реакцию. Такого нет у художников, работающих, например, с глиной или краской. Моя работа связана с эмоциями и чувствами, и мне нравится, что со мной люди раскрываются и становятся сильнее внутренне. Всегда здорово работать в среде, где есть человеческие эмоции и человеческие ноги... – чтобы перемещаться.
Когда общество угнетено, мои работы приобретают новое значение: люди позируют не только для искусства, они тем самым выкрикивают правительству, что ими нельзя владеть и что они вольны поступать со своими телами, как хотят. Конечно, есть ограничения. Но просто стоять или лежать обнаженными рядом друг с другом не сексуально, да и должен же человек иметь право самостоятельно распоряжаться своим телом, в том числе творить им искусство, создавая в публичном пространстве формы и абстракции в рамках определенного места и времени. Например, в Чили за десять лет до моего приезда была диктатура. Когда я приехал в эту страну творить свое искусство, я полагал, что поездка будет короткой, но пришлось задержаться, так как позировать вызвались тысячи – мой проект стал для них бескровным способом выразить правительству свою крайнюю встревоженность.
Вы как-то сказали, что отношение к наготе – барометр свободы в обществе. Предпочитаете делать свои проекты в местах «наибольшего сопротивления» или же лишь в тех странах, где готовы воспринять Ваше искусство?
В консервативных странах моя работа более значима для позирующих, и это позволяет мне почувствовать, что я что-то изменил на этой планете за свое недолгое пребывание на ней. Что ни говори, есть в этом нечто особенное – делать людей свободными при помощи искусства и обнаженных тел на улицах...
О чем, по-Вашему, свидетельствует готовность людей раздеться на глазах у тысячи других незнакомых людей?
Об их гениальности и художественной миссии проекта.
Как менялись модели за три десятилетия Вашей работы? Сегодняшние голые отличаются от голых 1991 года или никакой разницы нет?
Стало больше татуировок. В прошлом татуировки были скорее богемным явлением, теперь они стали тенденцией, их носят даже консервативные люди.
Когда я впервые начал делать снимки обнаженных людей, единственным местом, где можно было увидеть запечатленную обнаженку, были музеи и магазины книг по фотографии. А сегодня, с расцветом Интернета, Facebook и Instagram, все фотографы и их мамы (только тссс!) делают фото в стиле ню в общественных местах. Это делает каждый. Если вы откроете портфолио почти любого фотографа, то увидите, что добрую половину своего творческого периода он делал такие снимки в городских локациях, в общественных местах. Это часть нашего мировосприятия как художников. Возможно, раньше нас было меньше. А сейчас не так, и даже люди, не являющиеся фотографами, позируют обнаженными. Мир охотнее стал раздеваться. У всех есть камеры, а также нарастает чувство бунтарства, желание выступать против государства, религиозных или моральных ограничений. Поэтому я считаю, что сегодня очень благоприятное время для человеческой наготы.
Если представить на минуту, что обнаженность стала обыденностью, перестала быть табу, утеряла свой флер скандальности, продолжили бы Вы снимать обнаженных?
Если бы обнаженность стала обыденностью, было бы меньше войн и меньше насилия в отношении женщин, поскольку тело было бы слегка десексуализировано. Да, я бы продолжил.
Скандальность Вашего искусства – это цель или сопутствующее обстоятельство?
Я концентрируюсь на сотворении самих предметов искусства, а другие люди создают вокруг них истории, помогающие мне в моих замыслах.
Вы устраивали акции против цензуры наготы в Instagram. Смогли чего-то добиться?
Instagram – это хроника сегодняшнего мира, хорошо это или плохо. Нагота в фотографии должна быть допустимой на социальной медиа-платформе, как я понимаю, без позволения порнографии. И в Instagram должны дать свободу ню в искусстве. Мы, The Nipple, вызвали небольшой переполох в головных офисах и Instagram, и Facebook, предложив каждому ответственному руководителю взглянуть на отражение своего обнаженного тела в зеркале и решить для себя, является ли это насилием или преступлением.
В Instagram разрешено постить обнаженку, если это скульптура или живопись, даже эротические сюжеты, в которых люди, например, занимаются сексом. На них нет запрета. Но контент, в котором есть обнаженное тело, снятый на видео или фотокамеру, сразу блокируют. Получается, что Instagram подвергает цензуре искусство. В YouTube можно размещать обнаженку как искусство, то есть они нашли выход, чтобы обнаженное тело как искусство могло существовать на их платформе. Мои работы не запретили бы на YouTube. Но почему этого нельзя сделать в Instagram? Почему они не хотят сделать исключение для художников, работающих с обнаженным телом? Не думаю, что они поступают правильно. Если кто-то захочет афишировать, что в городе проходит выставка, или позиционирует себя как художника, можно создать такую функцию, с помощью которой такие люди смогут получать разрешение на публикацию. Ведь они работают с обнаженным телом не в сфере порнографии. Хотя
в самом сексе нет ничего плохого, это прекрасно. Можно было бы создать сервис, позволяющий отделять порнографию от запечатленного обнаженного тела. Именно поэтому я инициировал кампанию, чтобы привлечь внимание к этой проблеме. И она была сравнительно успешной.
Чего Вы добились в результате?
Я добился встречи, на которой собрались другие художники и директора музеев, и мы обсуждали этот вопрос. Но потом началась пандемия, и поэтому те перемены, которые вполне могли произойти, то есть создание системы верификации и допуска для художников, сейчас в подвешенном состоянии.
Многие Ваши акции посвящены экологическим проблемам, появившимся по вине человека. Где, по-Вашему, проходит граница между человеком и природой? Сможет ли человечество существовать, не разрушая природу?
Люди должны сажать больше деревьев, а потом танцевать вокруг них обнаженными. Люди в своей жизни нуждаются в большем доступе к искусству, цвету, публичному искусству. Если страна станет добрее к своим художникам, они будут добрее к планете и природе. Вместе с учеными и защитниками окружающей среды художники станут спасать общество от страдающих нарциссизмом, ленивых, ослепленных властью, коррумпированных чиновников.
Когда я снимаю группу людей на природе, у меня всегда такое чувство, будто это не просто человек, а частица города, вторгшаяся в природу.
Для меня человеческое тело неразрывно связано с урбанистикой, городской средой. Я не рассматриваю это как тандем природа-природа: в моем понимании человек – это не природа, это архитектура города, облаченная в плоть и находящаяся на ее, природы, территории. Мы стали отдаляться от природы, и я не думаю, что мы еще сохраняем привилегию называться природой. Мы ее разрушаем. Вот почему я считаю, что обнаженное человеческое тело на лоне природы – это некое противопоставление.
Можем ли мы, люди, сосуществовать с природой, не нанося ей ущерба?
Да, я в это верю. Пандемия показала, что в экстренной ситуации мы можем отказаться от путешествий, меньше использовать транспорт. Живя на планете, мы меняем ее. Но в нашей власти и без всякой пандемии сократить наше пагубное влияние на нее.
Если социальное дистанцирование станет «новой нормой», как будет выживать Ваше искусство?
Я могу работать и с людьми, стоящими на расстоянии шести футов друг от друга, просто потребуется больше места. Полагаю, сейчас каждый из нас испытывает чувство одиночества. Мы скучаем по временам, когда люди улыбались в ответ на чье-то чихание, обнимались и просто не боялись находиться рядом. От того, что происходит в мире сейчас, становится немного грустно. Верю, что обнаженное тело в искусстве будет восприниматься, как и прежде, с достоинством. Я верю в то, что в обнаженном теле есть свое величие. Я верю, что чувство единения и честность будут частью нашей жизни. Именно поэтому я люблю свою работу и буду продолжать свое дело – объединять людей всех уголков мира. Это ведь так прекрасно, когда человек из Сирии позирует рядом с чилийцем, и это чудесно, когда искусство объединяет людей! Связь тела с искусством – это безграничная свобода. Я рад, что все еще могу создавать искусство и объединять людей. Кто знает, может быть, кто-нибудь из Азербайджана прочтет это интервью, захочет стать участником моих проектов и напишет мне. Возможно, азербайджанцы тоже будут готовы обнажиться перед моей камерой. Я думаю, что в Азербайджане я набрал бы не менее пятисот желающих. – N
