– Как будто все эти люди на ваших картинах – спасшиеся от всемирного потопа. Тут звери, птицы, плоды...
Но, кажется, художник оставил без внимания очередную попытку интерпретации.
– А это мысль, – прервал он наконец молчание. – Если хочешь быть счастливым, нужно успеть на ковчег вовремя...
Впрочем, Гейюр Юнус – не факир, безучастный к окружающему миру. И не из тех, кто каскадом слов заглушает отсутствие смысла. Тщеславный и скромный, бичующий и снисходительный, порой склоняющийся к назидательности, но чаще – мудрый сказитель собственных видений.
Когда я учился в шестом классе, отец купил мне тар. В те годы было модно заниматься музыкой. Пианино, скрипка, кяманча... И я стал посещать музыкальную школу. Но как-то раз – через полгода мучений – я достал инструмент из чехла, взял за шейку и с силой ударил о камень. Тар раскололся надвое. Я пошел домой и во всем признался матери. Вернулся отец с работы... Мать не сразу рассказала ему о случившемся – сначала накормила. «Ай киши, знаешь, что сделал твой сын?» – сказала она, подавая чай... Конечно, я боялся гнева отца, но желание рисовать, заниматься живописью было сильнее.
Я посещал кружок рисования в Доме пионеров и мечтал о цветных карандашах, масляных красках. Накладывал акварель густо, слоями, чтобы создать впечатление масляной живописи. Предвкушая похвалу и удивление моей выдумке, относил работы Саттару. «Что это? Акварель? Ты что делаешь? Разве так пишут акварелью?!» – отчитывал он...
Саттар не хотел, чтобы кто-то из родственников становился художником. Только после того, как я поступил в художественное училище, пригласил меня в свою мастерскую. «Сядешь на 8-й троллейбус, сойдешь на "Олимпе", поднимешься на пятый этаж...» С того дня и началась наша дружба.
При встрече с приятелями в чайхане или на званых вечерах, где были знаменитые писатели, художники, музыканты, он представлял меня так: «Знакомьтесь, это Гейюр. Очень талантливый и вдумчивый юноша». Я краснел и покрывался потом". «Что он говорит?! Какой “истедад”?...» Делал он это, быть может, невольно или по доброте душевной, но это вырабатывало во мне чувство осознанности себя художником. Несколько лет назад провели вернисаж графических работ Саттара Бахлулзаде. Организовал выставку коллекционер его произведений; картины можно было приобрести. На открытии выступили деятели культуры, и я в том числе. Все в один голос называли его великим художником... Там были и гости из Норвегии. Позже переводчица рассказала, что норвежцы поначалу хотели купить некоторые из картин, но в последнюю минуту засомневались: «Если он такой великий художник, то почему они оценивают его так дешево?» – заметили они.
Ван Гог прожил в нищете, а сейчас его полотна продаются за миллионы. Не потому, что люди стали умнее и оценили его картины по достоинству. Стоимость произведений диктуют дилеры и коммерсанты. Они зачастую и формируют художественные вкусы...
После занятий в институте я не мог заходить в мастерскую – вся энергия уходила на обучение студентов. Так продолжалось пять лет. Потом я оставил преподавание.
Среди моих студентов было трое очень способных, но один из них особенно отличался. Ему в своем блокноте я писал «6». Он об этом не догадывался, пока ему не рассказали сокурсники. Он был польщен, но некоторое время спустя попросил меня сменить оценку. Пятерка казалось ему убедительнее эфемерной шестерки.
В изобразительном искусстве два плюс два не равно четырем. На базаре – да, 4. Должнику – 4. В бухгалтерии тоже. Те, кто за основу берут классическое решение этого примера, художниками не станут никогда. Пикассо доказал, что 2+2=48.
Когда мы говорим «Рембрандт», мы не подразумеваем «Султан Мухаммед». Когда говорим «Рембрандт», подразумеваем Европу, христианство... Когда говорим «Султан Мухаммед» – подразумеваем Восток, ислам...
Мир узнает художника по его произведениям. Подражанием европейским авторам никого не удивишь. Твое произведение – твой адрес, твой паспорт, твое ДНК. Когда звучит музыка Фикрета Амирова, ни у кого не возникает сомнения в том, откуда он родом.
Все картины – ребусы. Не только картины Гейюра Юнуса. Чтобы понять, надо созерцать. А к этому нужно готовиться. Когда вы отправляетесь в путь, вы собираете снаряжение, наполняете рюкзак необходимыми вещами... То же самое и с живописью. Разве вы поняли все, впервые услышав симфоническую музыку?
Картины каджарской живописи я впервые увидел в нашем Национальном музее искусств. Я был потрясен!.. Пытался создавать картины в таком ключе, но у меня ничего не получалось. Знаешь как будто все приемы, даже вроде похоже, но все равно уровень не дотягивает. Оказалось, все дело в особой технике. И я стал изучать Рубенса, Караваджо, Рембрандта... Я постигал все эти тайны самостоятельно. Этому ведь не учат в институтах во всех подробностях. Но, главное, я все время молился. «Помоги мне понять», – обращался я ко Всевышнему. И постепенно все пришло. Я не думал о стиле, нет. Какое там... Я мечтал раскрыть тайны письма, технологию живописи. Добиться того, чтобы лица отражали свет.
«Как можно вычислить критерий искусства?», «В самовыражении критериев нет!», «Приклей пряник на холст, и это может называться искусством!» – подобные мысли внушают нам со всех сторон. Но беспредметное, или абстрактное, искусство – это тоже реальность. Реальность нашего времени. Живопись не подлежит исчерпывающему толкованию. Но это не значит: не писать, не мыслить, не анализировать.
Post Scriptum
Вы позвонили – я согласился. Вы можете возразить: я, мол, следовала плану, программе, заданной редакцией, и тому подобное.
Но на это есть и решение Аллаха. Делайте свое дело честно, хорошо, и Он все откроет в самый неожиданный момент.
Интервью: Нонна Музаффарова Фото: СЕРГЕЙ ХРУСТАЛЕВ
Материал опубликован в тридцать пятом номере.
