Черно-белое как веха в истории искусства…
Черно-белое как эстетика в творчестве фотографов, писателей, кинематографистов…
Черно-белое как убеждение и опровержение…
Об этом и не только – в авторской колонке Monochrome.
С фотографии смотрит девушка. Взгляд девушки обращен на нас, волосы - убраны с округлого лица в незатейливую прическу. Это не портит – оттеняет ее черты, ведь она безоговорочно красива. Безупречной лепки нос, четко очерченные губы, глаза с едва азиатским разрезом…
Лицо, достойно продолжающее вереницу образов, олицетворяющих непорочную красоту, к примеру, мадонн, коих так часто изображали художники Ренессанса… Если бы не одно «но». Глаза девушки так откровенно насмехаются… Эта насмешка, не промелькнувшая невзначай и ловко схваченная фотографом случайность. Она вызвана знанием чего-то важного, но нам неведомого. Чего-то тайного, нам не раскрытого… Так чему же столь иронично улыбается девушка с фотографии? Что знает и утаивает Маргерит Донадье?
«Я уже сказала матери: единственное, чего я хочу, - это писать. Сначала она не ответила. Потом спросила: что писать? Книги, романы, - сказала я. Она - против, это недостойное занятие. Ну, разве это работа? Так, забава, позже она скажет: ребяческие бредни». (Здесь и далее приводятся отрывки из произведений М. Дюрас.)
1943 год. Избавившись от фамилии Донадье, она обретает новое имя. На авансцене литературы XX века вместе с романом «Бесстыдники» появляется Маргерит Дюрас.
От образов к слову
Дюрас. Название деревушки, расположенной на юго-западе Франции, родом из которой был отец Маргерит. Директор начальной школы в Пномпене (столица Камбоджи) Анри Донадье скончался от малярии, подхваченной им на просторах французского Индокитая.
В год смерти отца - в 1921 - ей было семь. Об отце Маргерит почти не писала - он не стал для нее источником творческих эксгумаций. Нишу памяти всецело заполнила мать. На склоне лет Маргерит признается: «Я только и писала, что о своей матери… Я обязана ей всем».
Маргерит Дюрас с матерью Мари Донадье
Мать, директриса в школе для белых девочек, ставшая после смерти мужа «отцом для троих детей и защитой против болезней и смерти». Мать, обуреваемая приступами отчаяния. Мать, более всего любившая старшего – порочного и безнадежного Пьера. По его прихоти продавшая земли, леса - все имущество за одну ночь, за одну ночь, им же просаженное. «Это был не гангстер, а просто паршивая овца в семье, проходимец, воришка, рывшийся в шкафах…» напишет она на склоне лет в самом знаменитом своем романе «Любовник».
Дюрас искусный эквилибрист. Как никто другой умеет она следовать по грани. Даже если пишет от первого лица.
Даже если героями романа делает мать, ненавистного Пьера и обожаемого младшего брата – Поля, мы все равно зачитываемся не мемуарами, не семейной хроникой, не выдержками из дневников - читаем прозу высшей пробы.
Она умело смешивает реальность с фантазией. Как шулер ас обводит читателя вокруг пальца… Имела ли место в действительности связь юной героини (альтер-эго писательницы) с миллионером-китайцем, описанная ею в наиболее автобиографическом романе «Любовник»? По сей день это остается загадкой…
Писатель Ален Роб-Грийе и Маргерит Дюрас
Как верно выразился один из критиков, «Любовник» - самая человечная» книга Дюрас», которую за нарочитую сухость языка называли «Беккетом в юбке». Кажется, только в этом романе она выпустила чувства на волю. Однако сентиментальность не подпортила репутацию семидесятилетней, давно признанной во Франции писательницы. Случилось с точностью до наоборот.
В 1984 году роман принес Дюрас Гонкуров. Двумя годами позже - премию Хемингуэя за «лучший зарубежный роман, опубликованный на английском языке». Как результат - миллионные тиражи и мировое признание.
От слова к образу
Дюрас изучала жизнь, словно вооружившись лупой. Сквозь увеличительное стекло постигала движение человеческих чувств. Разглядывала их с неиссякаемым любопытством, затем подмеченное, заносила в страницы бесконечных романов, пьес, сценариев.
Творчество Дюрас неотделимо от слова. Словами, а не коллизиями сюжета она плела свою паутину, в которой неизбежно оказывался читатель. Но в эту ажурную сеть попадались и кинематографисты - Слово Дюрас рождало магнетические образы.
За пределами Франции ее имя ассоциируется в первую очередь с упомянутым романом “Любовник”. Стоит отметить, что немалую роль в этой известности сыграла экранизация Жан-Жака Анно, оказавшаяся довольно удачной. Но не, по мнению самой Дюрас, которая в принципе, не была удовлетворенна, ни одной из экранизаций собственных произведений. Ни поставленный Питером Бруком роман ”Модерато кантабиле”, ни экранная версия ”Моряка из Гибралтара”, осуществленная Тони Ричардсоном, не пришлись ей по вкусу.
“Мне захотелось делать кино, потому что фильмы, которые ставили по моим романам, были для меня невыносимы. Все, воистину, предавали написанный мною роман, но до такой степени, какую я не могла даже вообразить”. Тогда она стала снимать сама, упрямо следуя собственным представлениям о пластике кинематографа…
Ее фильмы знакомы лишь узкому кругу синефилов - творческие эксперименты Дюрас оказались органичны в писательской лаборатории, но, увы, в кино они не прижились.
Эммануэль Рива и Эйдзи Окада в фильме «Хиросима, любовь моя», 1959
Но иначе - гораздо успешнее - сложилась судьба Дюрас-сценариста. Одно лишь упоминание фильма Алена Рене “Хиросима, любовь моя” – фильма, который и по сей день не теряет своей художественной ценности – говорит за себя красноречивее слов.
A la «durassien»
Ни один посвященный ей opus, будь то эссе, статья в литературном журнале или предисловие к книге произведений, переизданных в очередной раз, не обходится без упоминания о манере ее письма. О пресловутом стиле «durassien».
нервном -
ряд повторяющихся слов, а порою и целых фраз, в самом деле, создают впечатление, что произведение создавалось в состоянии приграничном к нервному срыву,
ритмичном -
ее прозе присуща музыкальность. Не мелодичность, нет. Аритмичная перкуссия раздается со всех страниц, верной своему почерку Дюрас,
чувственном -
почти во всех ее произведениях властвует любовь и: отчаяние, боль, потерянность «…в пустоте вселенной»,
прерывистом -
действие романов только кажется по-годаровски нехронологичным, по-керуаковски спонтанным – неожиданно соскакивающим от начала к финалу, от середины вновь к основанию сюжета. На самом же деле, оно подчиненно, строгой логике, расставляющей все точки над «i» лишь накануне развязки…
Внезапно с изображения одного состояния или персонажа автор отвлекается на третье, поначалу казалось бы неуместное. На самом же деле этот флешбек или преждевременный забег в будущее, создают эффект кубизма – изображаемый объект можно «рассматривать» с различных позиций одновременно. С позиции прошлого, настоящего, с позиции еще только предстоящего. Или наоборот.
Словом, те свойства, что, как правило, приписывают женской природе (непоследовательность и экспансивность) были подняты ею, ни много ни мало, а до высот индивидуального стиля. То, от чего стыдливо отрекались феминистки, она сделала своей неповторимой особенностью. Такая вот женская уловка Маргерит Дюрас.
